«Я хитрожопый чуваш», – будто шаман в забытьи вещал иногда Лёша. Его слова не были рассчитаны на эффект, не были эпатажным жестом. Говорил он безотносительно к кому-нибудь и к чему-нибудь… Сам он – чистокровный чуваш, но признание в хитрожопости было на русском языке. В свете теории М.М. Бахтина, это явление можно определить как отражение чужой точки зрения, как примеривание на себе чужого сознания. В смысловом плане реченье Лёши было темным, уводящим в глубины подсознания. Лёша хромал на обе ноги. Точнее, волочил ноги. Говорил, что его ударило током, когда работал электриком. Но у меня было подозрение, что он родился таким…

С ним я познакомился четыре года назад, на поприще охранника. Я был его сменщиком. При заступлении на пост в первый раз он, делая несколько наигранный важный вид, поинтересовался моей профессиональной подготовкой.

– Окончил колледж безопасности на отлично. Учился на охранника 6 разряда. – как по-уставному (с интонацией уставного доклада) ответил я ему в такт, театрально протягивая удостоверение. Работа охранника для меня внове (я 25 лет проработал научным сотрудником) и поэтому в этой сфере для меня, новичка, все было дистанцированно-серьезно.

Повертывая в руках документ, он выдержал некоторую паузу и многозначительно (наигранно-театрально) сказал:

- Мы школ безопасности не кончали. Накинули на себя форму и ходим себе гоголем…

Признание Лёши в своей ряженности контрастировало с созданной им самим же атмосферой высокотребовательного профессионализма. Саморазоблачение Лёши мне, в юности бредившего достоевщиной, напомнило самообнажение героев Достоевского. Двойственность мира Достоевского близка глубинным пластам чувашского сознания, отвечает на аутентичные движения чувашской души. Как национальной душе не надрываться, будучи распластанной в плоскостях славного прошлого, жалкого настоящего и темного, дышущего смертью, будущего?!. Истерический дискурс чувашской души нашел свое точное выражение в стихотворении К.В. Иванова «Хальхи самана» (Наше время, 1908):

Чӑтаҫҫӗ-ха чӑвашсем,

Вӗҫнех ҫитмен-ха вӗсем.

Ӗҫкӗ-ҫикӗ тунӑ чух,

Ӗҫсе-ҫисе ларнӑ чух,

Юррисене юрлаҫҫӗ,

Куҫҫулӗпе кулаҫҫӗ.

Чӑваш! Сана ун чухне,

Чуну ҫӗкленнӗ чухне

Мӗн пит асна килет-ши?

Мӗн пит чунна хӗсет-ши?

Савӑнӑҫ-и, куҫҫуль-и

Сан куҫӑнта куҫ тулли?

(Терпят еще чуваши, / Не дошли еще до точки. / Во время празднества, / Во время честного пира, / Песни свои поют, / Смеются сквозь слезы. / Чуваш! Тебе тогда, / В моменты душевного подъема / Что больше всего вспоминается? / Что более всего гнетет твою душу? /Радостью, слезами / Полны твои глаза?)

Мой напарник Лёша любил рассказывать о себе. Точнее, о своих достижениях: «Купил подержанные «Жигули». Часто ломается, но можно ездить на работу – после развода живу у матери в деревне… Нашел себе подружку. Часто ругаемся, но она работает в столовой поваром – вкусно и сытно кормит»…

Лёша не просто жил. А прямо-таки строил жизнь. Если верить ему, он за лето отгрохал летнюю кухню, сладил беседку… И материалы ему достались, дескать, задешево, по низкой цене – почти даром… За словами Лёши слышалось: «Ай да я! Я молодец!.. Хитрожопый я чуваш!...»

У хитромыслия чуваша есть один жизненный/бытийный сценарий, суть которого сводится к формуле: «Хитрожопый чуваш сам себя нае..ал». Лёше не удалось вырваться из этого рокового (для хитрожопого чуваша) течения жизни. Хитрые расчеты Лёши, в частности, подкреплялись крепким напитком. Наш хитрожопый чуваш сам пал жертвой спиртного. Начал уходить в запои, его уволили с работы, подруга его бросила, отношения с сыном от первого брака совсем разладились…

Философский портрет хитрожопого чуваша я набросал неспроста. Путь под знаком хитромыслия приносит для чуваша в итоге отрицательные результаты. Примеры: политические метания Н.Е. Лукианова, хитрые планы Н.В. Федорова по отношению к своему ставленнику М.В. Игнатьеву… Чувашский национальный конгресс под началом Н.Ф. Угаслова также строит свою политику на принципах хитромыслия. Мои тридцатилетние наблюдения, рефлексии над чувашским национальным движением, мои мучительные размышления о судьбе чувашского духа дают мне основания предположить, что хитрожопость – это не чувашский путь. И генетически, и Небом нам предначертаны другие пути, другое направление… Об этом я активно говорил и писал еще 20 лет назад. В частности, с докладом «М.П. Петров-Тинехпи как иезуит» я выступил на Петровских чтениях, прошедших 4 октября 2002 года в Музейно-выставочном центре Чувашского национального музея. Переделанный в статью доклад был опубликован в третьем выпуске альманаха «Чувашский национальный музей: Люди. События, Факты». Чебоксары: ЧНМ, 2003. С. 48 – 52.

М.П. ПЕТРОВ-ТИНЕХПИ КАК ИЕЗУИТ

Сразу хочется оговориться насчет термина «иезуит». Его в данном случае можно на­звать условным, рабочим. Объем и содержание этого термина и стоящие за ним традиции политической мысли сегодня более или менее известны. И нет нужды здесь их специально повторять. На бытовом уровне это слово обозначает изощренную хитрость, коварство, интриганство… Рассмотрение личности М.П. Петрова-Тинехпи в этом ракурсе было бы сведением великого к малому, неуважением к памяти покойного… Не сниженный аспект идеи иезуитства нас интересует, а поиск жизненного смысла этого явления в плане национальной экзистенции.

Метри Юман в своих воспоминаниях «Год за годом» («Ҫул хыҫҫӑн ҫул», 1924) приводит мысль И.Я. Яковлева, высказанную им в 1904 году на уроке логики: «Чее пулӑр. Эпӗ ҫамрӑк чухне иезуит Игнатий Лойола вёрентнине тишкерсе пӗлтӗм. Чӑваша чеелӗх кӑна ҫӑлать…»¹ (Будьте хитрыми. В молодости я изучил учение Игнатия Лойолы. Чуваша спасет только хитроумие.).

Мы не можем с полной уверенностью сказать, что именно «уроки» И.Я. Яковлева имели моделирующее значение в стратегии и тактике жизненного поведения чувашской интеллигенции («иезуитство» или то, что так или иначе можно подвести под это опреде­ление, есть смысл трактовать также как орудие выживания, как инструмент приобщения к силе, к власти, как психологический феномен, реактивное образование или даже как бес­сознательная установка национального сознания), но одно бесспорно: в конце Х1Х – начале XX века чуваши (по крайней мере образованные чуваши – точно) приняли (кажется, даже охотно) эту, как теперь называется, «ролевую модель» и идентифицировали себя (или пы­тались это сделать) с этой «знаковой культурой». Об этом говорят высказывания, присут­ствующие в более поздних (1920 – 1930-х гг. XX в.) текстах. Правда, «иезуитство» здесь уже выступает в маске «еврейства»². Это было формой защиты от грозной репрессивной ма­шины государства³. Равнение на евреев в 1920 – 1930-е годы могло быть вызвано и конъюнк­турными соображениями, то есть это могло быть подражанием народу, который в то вре­мя стоял у власти⁴.

«Иезуитство», «еврейство» – немаловажный фактор в чувашской истории конца Х1Х-начала XX века⁵. Не считаясь с ним, нельзя не только правильно описать картину сознания чувашской интеллигенции того времени, но и нельзя верно написать портрет то­го или другого деятеля чувашской истории и культуры. Попробуем показать это на при­мере М.П. Петрова-Тинехпи. Он был необычайно противоречивой фигурой. Так, незадол­го до Октябрьской революции (1917) в книге «Николай Иванович Ильминский» (Казань, 1916) он выказывает себя как провозвестника обрусения чувашского народа⁶. После Ок­тября М.П. Петров-Тинехпи – националист⁷. До Октября чувашский народ он награждает такими эпитетами, как «темное и дикое племя», «темные люди», «инородческая семья по складу своему первобытна и глубоко проникнута традициями и понятиями шаманства»⁸, «до революции чуваши были народом подгнетным, отсталым и в буквальном смысле сло­ва жалким»⁹. После Октября чуваши – цивилизующая сила, чуть ли не народ-светоносец¹⁰. До Октября М.П. Петров-Тинехпи – не просто православный, но и служитель церкви¹¹, после Октября – не просто атеист, но распространитель идеологии, отрицающей сущест­вование Бога¹². «Перекрасился» – так можно определить метаморфозы, происшедшие с М.П. Петровым-Тинехпи – и оказаться близоруким. Можно во всех этих переменах уви­деть определенную стратегию поведения – и быть ближе к истине, к обнаружению смыс­ла. (Мы воздаем человеку не тогда, когда слепо поклоняемся ему, а когда понимаем его душу. Еще лучше: когда пытаемся прочувствовать бытие его в мире.)

В романе «Лето 1925» Илья Эренбург писал: «Почему я принимаюсь на любой поч­ве? Сказали «живи!» дали штаны и миску супа, готово – живу. Мои годы напоминают во­девиль с переодеваниями, но я, ей-ей, не халтурю, я только подчиняюсь. Я могу написать «Хуренито», а в жизни исправно мычать и проделывать соответствующие триста шагов, как самый заурядный баран. Измены здесь нет – ведь никто никогда не поставил мне на сердце клейма «такой-то», просто меня перепродавали из рук в руки, измены нет, есть смена, чередование профессий, стран, так называемых «убеждений» и еще – шляп» (Цит. по: Парамонов Б. Портрет еврея: Эренбург // Звезда. – 1991. - № 1. - с. 132).

«Остался цел и невредим во всех качках и чистках века, все время оставался «у вла­сти», – замечает Б. Парамонов. – Итак, выстраиваются определения: еврей, славяно­фил, почти художник. Даже в католиках вроде бы побывал (об этом много интересного рассказано в старых изданиях «Хуренито». Измены или переодевания? Я настаиваю на известной органичности».

«Органичность» – вот ключевое слово, объясняющее почему еврей И.Эренбург вы­жил, а чуваш – «второй еврей» – М. Петров-Тинехпи не выжил. Причина в разнице исто­рического и жизненного опыта, национальных характеров и т.д. Перефразируя известную поговорку, можем сказать: что еврею – благо, чувашу оказалось смертью. В постановке¹³ под названием «Чуваши-иезуиты - вторые евреи» провалили свои роли почти все его уча­стники¹⁴. Хотя священник Т. Земляницкий в книге «Чуваши» (Казань, 1909, с. 15) и ука­зывает на «склонность к подражанию» в характере чуваша, наши соплеменники оказались плохими подражателями иезуитам, евреям. Может, им мешала «чувашская натура», кото­рая, как неизменно отмечал сторонний взгляд, отличается детской искренностью, удиви­тельной честностью... «Преступления у чуваш встречаются очень редко, – писал, напри­мер, в «Симбирских губернских ведомостях» (1864, № 112) Е.Бельский, – причем надоб­но заметить, что к воровству они положительно не склонны и живут так просто, что почти никогда не запирают чуланов, в которых хранятся их пожитки».

Заглядывать в карты Бога никому не дано, но не могу не поделиться чувством удив­ления, которое испытываешь от картины (пусть пока еще смутной) судеб выдающихся чу­вашей, когда смотришь через призму «иезуит - неиезуит», «естественность - неестествен­ность», «кривить душой -прямодушие», «хитрость - честность», «жить своим умом -жить с оглядкой»¹⁵… Те, кто строил свою жизнь на других - «неиезуитских» основаниях, больше выжили, не говоря уже о том, что они состоялись в творческом плане (И.Н. Юр­кин, Н.В. Никольский, Г.И. Комиссаров, Ю.А. Зайцев, П.Н. Осипов, В.Г. Егоров и т.д.).

В самой инстинктивной природе человека, видимо, заложена нелюбовь ко лжи, ко всякого рода подражателям. «Феноменология интеллигентского духа знает ступень филосементизма, – считает философ Б. Парамонов, – когда кажется, что «евреи такие же люди, как и мы», разве что умнее и просвещеннее. Интеллигент на этой ступени начинает иден­тифицироваться с евреями и «дружить» с ними. Евреи охотно возятся с такими людьми, но не уважают их» (Звезда, 1991, № 21, с. 143).

«У иезуитов есть учение о т.н. пробабилизме (правдоподобном, «probabilitas»), по которому убежденный «по своей совести» в чем-либо как несомненно истинном может выдавать за истину совершенно противоположное «по совести другого» (Катков М.Н. Собрание передовых статей Московских ведомостей. 1886 г. М., 1898. С. 144).

Жизненный путь М.П. Петрова-Тинехпи (в смысле карьеры, успеха, имени) прошел под знаком первого, лучшего¹⁶. На сцене же чувашского «иезуитства, еврейства» он был плохим артистом. Пробабилизм ему не давался. Он не умел вводить в заблуждение даже своих «простодушных» соплеменников¹⁷.

Литература

 ¹ Юман М. Суйласа илнисем. Шупашкар, 1997. 322 с.

² «Нас теперь называют вторыми евреями», – хвастается в рассказе Семена Фомина «Матрос» (1930) молодой чуваш, «после службы в Красной Армии оставшийся в Ашхабаде» (Тӑван Атӑл, 2002, 2 №, 48 с). Метри Юман в книге «1905-мӗш ҫул. Чӑвашсен хушшинче пулнӑ ӗҫсене аса илни», вышедшей в 1925 (!) году тиражом в 3 тысячи экземпляров, вспоминает события начала XX века. Тема еврейства здесь возникает в следующем контексте: «По части учебы чуваши по сравнению с другими мелкими народностями выказывают больше рвения. Русским чиновникам консервативного толка это было не по душе. Они прекрасно сознавали, что в случае нарождения интеллигенции она не может устоять от борьбы с национальным гнетом. Поэтому чувашей перестают принимать во многие школы, в некоторых газетах и журналах писали, что чуваши похожи на евреев. Как бы то ни было чувашская интеллигенция все же развивалась: только из одной Симбирской чувашской школы еще до революции вышли около тысячи учащихся. Выпускников же других школ никто не считал» (с. 39).

³ Комиссародержавие» (определение Гавриила Алюнова), затем сталинская диктатура целенаправ­ленно изгоняли из мира тайну. «Наконец, в наиболее глубоком и темном углу бессознательного, стихийного, подпочвенного затаилась природа самого человека, — писал Лев Троцкий в книге «Литература и революция» (1923). - Не ясно ли, что сюда будут направлены величайшие усилия исследующей мысли и творческой инициативы? Человек поставит себе целью овладеть собственными чувствами, поднять инстинкты на вершину сознательности, сделать их прозрачными, протянуть провода воли в подспудное и подпольное и тем самым поднять себя на новую ступень – создать более высокий общественно-биологический тип, если угодно – сверхчеловека» (Троцкий Л. Литература и революция. М., 1991. С. 196-197). «Большой террор» -так называется книга английского историка Роберта Конквеста. «Это и есть «исследующая мысль и творческая инициатива» в плоскости деятельности репрессивных органов государства. И неудивительно, что любители игры в секреты жестоко поплатились: «Уже первое выборочное знакомство со следственными делами, хранящимися в бывшем архиве ОГПУ-НКВД-МГБ-КГБ, показало наличие в 20-30-х годах нашего века в России разнообразных мистических групп, обществ и организаций, члены которых пополняли ряды заключенных ГУЛАГа и секретных сотрудников ОГПУ-НКВД» (Литературное обозрение, 1994, № 3/4, с. 105).

Хотя у образованных чувашей и были лозунги типа «Все чуваши, объединяйтесь!», но о существовании каких-то тайных союзов история молчит. Мы можем говорить лишь об идеях и символах, которые сплачивали чувашей. Верных учеников И.Я. Яковлева «иезуитство» в лице учителя делало участниками некоего заговора. Заговорщический, таинственный момент нередко проявляется в их словах и поступках. 24 сентября 1937 года студент Ф. Васильев пишет о преподавателе СМ. Максимове в комитет ВЛКСМ, что «восхвалял он миссионера попа (директора чувашской школы в Симбирске до революции 1917 г.) Яковлева И.Я., говоря: «Он был хороший человек, всегда в школе заводит жесткие дисциплины, любил учеников, соблюдавших его режим, конечно, я тоже уважал его и придерживался его поведениям и, благодаря чего, я добился преподавания по музыке в этой же самой школе. Здесь он говорил, что Яковлев любил подхалимов и сам Максимов был подхалим» (Цит. по статье: Кондратьев М. История музыки в доносах и протоколах// Чебоксарские новости,21 сентября 1991 г.). Портрет И.Я. Яковлева, нарисованный в доносе, напоминает образ классического иезуита, точнее, карикатуру на иезуита.

⁴ Борис Парамонов в работе «Портрет еврея: Эренбург» пишет об «участии евреев в коммунистической революции, о короткой, но необыкновенно значимой истории их доминирующего влияния в коммунистической России» (Звезда, 1991, № 1, с. 147). «Еврей в диаспоре - загадка и тайна человечества. Если угодно, в истории есть только одна тайна, и эта тайна - еврей», - замечает философ. И, похоже, это определение распространяется и на «вторых евреев» - образованных чувашей.

⁵ "4 августа в 4 часа, - читаем в газете «Хыпар» (1917, 31августа), - в здании Уездного Земского Управления начал свою работу Чувашское собрание». Перед закрытием собрания Г.Ф. Алюнов (председатель собрания) напомнил слова одного из основоположников эсеровской партии Г.А. Гершуни, который после Первой русской революции (1905-1907) вывел формулу действия на будущее: «Свободу, которую обрели, потеряли; это случилось из-за нашего незнания, но если еще раз обретем свободу и ее также сведем на нет, то нам в будущем народ никогда не простит».

⁶ «Инородцы больше и больше отказываются от всего созданного своею собственною силою: остав­ляют обычаи, ими самими выработанные, нравы, в которых они ужились, традиционные принципы, которыми они обычно руководствовались в жизни, и миросозерцание, которое они себе составили. Взамен этого они усваивают христианские воззрения русского народа с его национальными обычаями и особенностями. Таким образом, инородческие племена всего своею массою делают первый и самый важный шаг к сближению с русским народом, сначала на почве духовно-нравственной, на почве веры, чтобы после, в грядущие времена, окончательно слиться с великим державным народом для общей гражданской и культурной жизни. Буди, буди и буди!» (с. 104-105).

⁷ В «Отчетах о деятельности «Общества изучения местного края» за 1921-22 годы» он заявляет, например, следующее: «Пробужденный интерес к народной жизни и его судьбе принял характер жизненно важный, конкретно-практический. Появление Общества изучения местного края Чувашской автономной области ни в коем случае не м.б. практикуемо, как какая-нибудь выходка крикливого национализма чуваш, что склонно «делать некоторые местные деятели нечувашского происхождения, идеалом которых является не объединение многообразных культур в СССР, а приведение их к одному знаменателю путем растворения в русской стихии» (Отчеты ОИМК за 1921-1923 гг. Чебоксары, 1924. С. 4).

«Жестокая борьба на два фронта, с татарами и русскими, длившаяся в начале XIII в. несколько лет,вывела чувашское государство из строя самостоятельных государств, а их самих поставила в положение побежденного и угнетенного народа со всеми роковыми последствиями, отсюда проистекающими. Начатое дикими выходцами из Азии<...> довершила революционная русская государственность, варварски хищная и до жестокости тупая. Своей колонизационной и обрусительной политикой она довела чуваш, этих потомков некогда выдающегося и культурного народа, почти до могилы»(Петров М.П. О происхождении чуваш. Чебоксары, 1925. С. 58-59).

⁸ Петров М.П. Николай Иванович Ильминский. Казань, 1916.

⁹ Отчеты о деятельности Общества изучения местного края за 1921-22 гг.// Отчеты ОИМК за 1921-1923 годы. Чебоксары, 1924. С. 3.

¹⁰«Замечательно то, что чуваши, видимо, были не только самыми ревностными учениками арабов, но и серьезными пропагандистами вероучения Магомета. Об этом свидетельствует, между прочим, присутствие значительного количества арабизмов в мордовском, черемисском и вотском языках, данных в виде чувашизмов. Таким образом изучение арабских элементов в чувашском языке приводит к косвенному подтверждению положения, что чуваши суть потомки древних камско-волжских болгар» (Отчеты ОИМК за 1921-1923 гг. Чебоксары, 1924).

«В частности, специальное изучение чуваш тем более необходимо, что чувашский народ в лице своих предков, булгар, имел исключительное значение в жизни и культуре не только подвластных когда-то финских народностей, но, как показали труды академика Н.Я. Марра, не меньшее значение в процессе создания и развития русской культуры» (Отчеты о деятельности ОИМК за 1924-26 гг. С. 6).

¹¹«1 июля 1905 г. был рукоположен в сан священника и определен в с. Раскильдино Курмышского уезда Симбирской губернии», - отмечает В.Д. Димитриев в исследовании «М.П. Петров: жизнь и научная деятельность» (Историко-этнографические исследования в Чувашской ССР. Чебоксары, 1990. С. 5). В 1917 г. он выдвигал свою кандидатуру на пост чувашского епископа (архиерея). Это было вершиной его роста на этом поприще. К нему вели следующие ступени: законоучитель женского училища при Симбирской чувашской учительской школе, настоятель школьной церкви (1905), законоучитель приходского училища при СЧУШ (1906), приходской священник в с. Малое Карачкино (1907-1914), Казанская духовная академия (1914-1916). В духовной семинарии он учился в 1897-1901 годах.

¹² «В годы работы в библиотеке (1931-1936) Михаил Петрович разработал несколько методических докладов, а также текст лекции на атеистическую тему, перевел на чувашский язык вместе с П. Дубининым книгу В.А. Тетюрева «О природе» (издана в 1933 г.). (Димитриев В.Д. Указ. раб., с. 8).

¹³ «Постановка» - понятие, заимствованное из психодраматического толкования контркультуры 60-70-х годов XX века. Возможен и более традиционный подход: к примеру, в духе А.В. Жиркевича. В дневниковой записи генерал-майора (27 декабря 1917 г.) просвечивается другой, более высокий смысл жизненного пути И.Я. Яковлева: «Он сам сознался мне, что в официальной переписке говорит не всегда то, что думает по вопросам школьного образования, воспитания, дисциплины, порядка. Вражда его к новшествам на каждом шагу чувствуется. Поэтому-то его считают отжившим свой век, отсталым, даже вредным. Но старик хитер, наружно идет на уступки, кое-где отмалчивается, кое-где лукавит, как бы соглашается. Интересный, сложный, новый для меня тип» (Лик Чувашии, 1995, № 2, с. 132).

В своей статье мы, как думается, достаточно дали понять, что это за тип, который озадачил видавшего виды А.В. Жиркевича (тогда ему было 60 лет, а окончил он, подчеркиваем, Петербургскую военно-юридическую академию). Тип сознания и практического действия, явленный И.Я. Яковлевым и его учениками, наукой еще не описан и совершенно не осмыслен. Мы делаем первый шаг в этом направлении.

¹⁴ И.Я. Яковлева также коснулась неудача. Хотя А.В.. Жиркевич и пишет, что «И.Я. Яковлеву и его жене назначена пенсия в необычном размере», что «благодаря приказу из Москвы И.Я. Яковлеву и его жене выдана усиленная пенсия - за 3 месяца 12 миллионов» (Лик Чувашии, 1995, № 5-6, с. 216; Лик Чувашии,1996, № 5-6, с. 126), – свидетелей конца его жизненного пути не покидало ощущение, что он потерпел фиаско. Вот что пишет, например, Метри Юман в романе-эссе «Славный век» («Хӑватлӑ ӗмӗр», 1920-1930): «Ничто у тебя не будет, ни кола, ни двора. В преклонные лета ты будешь скитаться по чужим углам, не находя приюта. Так ты и сойдешь в могилу» (Юман М. Суйласа илнисем. Шупашкар, 1999. 312 с). Слова М. Юмана оказались пророческими. Но не только для Ивана Яковлевича, но и для его учеников (имеется в виду духовных учеников). Они все оказались бездомными - кто в реальной жизни, кто в плане метафизическом. Куда как знаменательна, символична концовка ролей двух наиболее выдающихся и верных учеников И.Я. Яковлева – Д.П. Петрова (М. Юмана) и М.П. Петрова (Тинехпи) – двух Петровых. «Когда пришел страшный 1937 год, почувствовал, что его не минует репрессия, и, бросив Москву, уехал на Дальний Восток», – пишет о первом А.В. Изоркин (Их имена останутся в истории: Биографические очерки. Вып.2. Чебоксары, 1994. С. 73). Перехитрить судьбу не получилось: заболев, он лег в чужую, холодную землю далекой Амурской области. «30 апреля 1937 г. М.П. Петров, – пишет В.Д. Димитриев в своем исследовании о другом Петрове, – был необоснованно арестован. Шли мучительные допросы. Он их не выдержал – в августе 1938 г. скончался в Цивильской тюрьме» (с. 8).

¹⁵ Все эти бинарные оппозиции в принципе восходят к «стремлению к подражанию» и к «стремлению к оригинальности»: «Каждый этнос имеет две культурно-политические доминанты:

I. Стремление к подражанию соседям, более богатым и многочисленным, - мимесис.

II. Стремление к оригинальности, на основе адаптационного синдрома или приспособления к вме­щающему ландшафту – евтурофилия (любовь к Родине) – евразийство» (Гумилев Л.Н. Ритмы Евразии. М.,1993. С. 57).

¹⁶ СЧУШ кончил в качестве лучшего ученика, духовную семинарию окончил в числе перворазрядни­ков, в Казанской духовной академии по татарскому языку имел высший балл (по статье В.Д. Димитриева). Если Россия пошла бы по демократическому пути, то вполне смог бы стать чувашским архиереем. Этим своим качеством М.П. Петров-Тинехпи также попадает в традицию иезуитства. В Энциклопедическом словаре Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона (т. XV11 a, с. 914) читаем, что «выдающейся чертой Лойола – основателя иезуитского ордена – уже в юношеские годы было чрезмерное честолюбие: он всегда желал выделиться, быть первым».

¹⁷ Из заявления И.Е. Ефимова-Тхти в Госиздат Чувашской Республики: «Помимо указанных выше ко мне неблагосклонностей со стороны некоторых чувашских литературных работников тут есть еще одно обстоятельство, на которое, по-моему, тоже надо обратить внимание. Дело в том, что эти мои рукописи были даны на рецензию бывшему попу – М.П. Петрову, хитрость, тонкость и лукавство этого преосвященнейшего отца ни в коей степени не уступает питомцам и выходцам из католических иезуитских школ, основанных Лойолой. Звание, почетное звание члена ордена иезуитов смело можно преподнести М.П. Петрову.

Преосвященнейший, хитроумнейший отец Петров получил мои рукописи на рецензию от Акцентра Наркомпроса, раздал их на отзыв тем, кому это казалось ему подходящим. А сам дипломатично написал сводную - общую рецензию, ссылаясь на отзывы тех, кому он сделал перепоручения на отзыв на каждую мою рукопись в отдельности. Комбинация преосвященнейшего М.П. Петрова оказалась чрезвычайно ловкой и удачной, благодаря чему М.П. Петров сумел оттянуть время печатания моих рукописей, в числе которых были неугодные ему «Акафий» попам. «Пуп таврашӗн мӑнкунӗ», «Ҫав-ҫав ҫӗрте».

Естественно и вполне понятно – от М.П. Петрова невозможно ожидать рекомендации к печатанию моих религиозных и антипоповских рукописей. Он не может позволить печатать такой материал человеку, который много написал против религии и духовенства, против попов, живые портреты которых он знал и знает» (НА ЧГИГН, отд. V, ед. хр. 114, инв. № 1412).

Г.И. Комиссаров в письме к В.Д. Димитриеву (25.03.58) пишет: «Труд «Чӑваш халӑхӗн историйӗ» в 3-х книгах не окончил потому, что работу эту отбил у меня покойный М.П. Петров» (НА ЧГИГН, отд. V, ед.хр. 76, инв. № 2241, с. 33).

Из письма М.Ф. Федорова к А.И. Исаеву (21.05.79): «В течение трех лет работы в техникуме нами было собрано много песен – текстов, около 22 тысяч четверостиший. После исключения повторяющихся случаев осталось около 4 тысяч. Все это мы перегруппировали (солдатские, свадебные...) с описанием и на хорошей бумаге переписали. И я сам лично сдал все эти тексты лично директору Музея в Чебоксарах Мих. Петр. Петрову. Он принял эту (рассыпчатую) стопку листов, отнес в другую комнату. Вернулся, сел за свое место и стал читать текст из Геродота (и комментировал) – ни одного вопроса, ни слова поощрения. Я был поражен. Не стоило труда догадаться, что я допустил грубую ошибку: надо было переплести несколько книг. Однако не исключается ведь, что тексты могли сохраниться» (Литература еткерӗ: 1991. Шупашкар, 1991. 77 с).

Картина Анатолия Миттова. Фотография Сергея Ювенальева.